Чудный взгляд.

– Какие 60, Люсьена? Ты о чем?..

Шестидесятилетними я помню многих зубров, друзей или творческих приятелей по Московскому комитету драматургов: самого солнечного из людей, встретившихся по жизни, Давида Медведенко, ироничного и стойкого Имануила Левина, компанейского любителя дружеских застолий Пашу Аркадьева, масштабного сценариста и режиссера московских Булгакиад Леву Лейбо…

Калейдоскопом веселых, добрых, увлекательных встреч-разговоров за рюмкой чая помнятся дружеские посиделки с папой Наташи, остроумным и гостеприимным Корнелием, с которым связывают и Литературный институт с общим семинаром драматургии (Розов – Вишневская), и знание его талантливых комедий, и общий круг театрального поколения Москвы. Совсем недавно, кажется, и Корнелию было шестьдесят – цветущий мужской возраст…

Но чтоб 60 лет отмечалось Наташе? Живущей уже 33 года в моей памяти совсем отдельной, уникальной, всегда молодой женщиной, жестоко обиженной судьбой!..

– Да, Вольдемар, именно шестьдесят. Тебе ведь есть, что вспомнить о моей девочке?

Еще бы не было, дорогая Люся! Сколько раз я входил в комнату Наташи, где она с карандашом или ручкой в руке лежала на своей удобной широкой тахте… Садился рядом на стул, что-то рассказывал из последних новостей комитета драматургов или театральной Москвы. Часто Наташа просила поиграть на пианино. Играл я относительно, скорее бренчал самодеятельные аккорды, подбирая мелодии любимых бардовских, студенческих походных песен. И смело выдавал их под собственный аккомпанемент, зная, что Наташа, Люсьена и Корнелий не осудят за своеобразное исполнение шедевров Окуджавы, Визбора, Высоцкого…

И при разговорах, и при встречах-прощаниях Наташа смотрела на гостя своим особенным, удивительным взглядом. Гениальный Александр Сергеич в своем «Признании к Александре Ивановне Осиповой» – хозяйке Тригорского – написал «…Этот взгляд/ Все может выразить так чудно!»

Разные эпохи, совсем разные обстоятельства, но мне упорно мнится, что гениальная строчка годится не только для красивой молодой вдовы Алины Осиповой. В чудном взгляде Наташи я много лет читал и великую грусть за то, что ей не довелось ни разу потанцевать на балах с милым кавалером, и стойкое сожаление, что выпала столь тяжкая участь, и… благодарность за возможность жить, видеть, чувствовать, любить… И писать свои светлые, одухотворенные истории, сказки, пьесы. Нужные и детям, и взрослым. Жившие в книгах и на многих театральных сценах при создательнице, уверенно живущие и сегодня, спустя 20 лет после её ухода, и в книгах, и на сценах, и в виртуальном пространстве Интернета.

Этот взгляд почти не менялся за 13 лет нашего личного знакомства. Разве, что становился чуть веселее и романтичней, когда Наташа смотрела на красоты парка Братцево с широкой веранды пансионата ВТО, на которой сидела часами в удобном кресле. А рядом были мама с папой, каждый день захаживал всегда брызжущий доброй энергией Давид Германович, да и мне посчастливилось несколько сезонов отдыхать в 80-х в этом благословенном местечке.

Писательницу Наталью Абрамцеву многие успели оценить в последние годы ее жизни. Тот же Давид Медведенко написал чудесную статью «Наташина сказка» в «Вечерней Москве». А потом, когда летом 89-го нашего замечательного Давида не стало, мы вместе с его вдовой Лелей и спутницей по комитету драматургов Людмилой Булгаковой собрали и издали книжку о всеобщем друге и любимце. И одной из ярких статей в ней стало чудесное эссе Наташи Абрамцевой о своем старшем друге под названием «Фотография в игрушках». Фотография Давида всегда стояла у тахты Наташи среди любимых игрушек сказочницы.

«Что я сделаю для людей!» – когда-то воскликнул горьковский Данко. Он вырвал из груди пылающее сердце и осветил людям путь к свободе из ночного, дремучего леса и топи болот. Через Пушкина мне вспомнился особенный, «чудный взгляд» Наташи. А романтичный Данко почему-то сам вдруг выскочил в последних строках этих заметок. Вроде бы все другое: молодой герой, красавец, совершивший подвиг во имя людей и прикованная к постели, с детства лишенная возможности двигаться девочка. Не люблю и боюсь высокопарности, но, думаю, что-то общее – высшее, вневременное и внеполовое – несомненно, есть в этом вечно молодом мужчине и вечно молодой писательнице, своими сказками и всей жизнью сумевшей многим детям и взрослым осветить личную «дорогу к храму».